Глава 1

Андрюха сидел в стареньком кожаном кресле и тщетно пытался читать параграф по обществознанию. За стеной привычно бубнили мать и дядька Саша – в последнее время бессменный материн гость. Он приходил по вечерам, ставил на стол пару фанфуриков разведённого дешёвого спирта и они с матерью выпивали, ведя долгие пьяные разговоры. В суть сказанного Андрюха вникнуть и не пытался – главное было уловить момент, когда нудные, но мирные разговоры перерастут в вопли и визги со швырянием об пол мебели и битьем ещё живой стеклянной посуды. Вот тогда нужно было делать ноги – и чем быстрее, тем лучше – в таком состоянии что мать, что дядька Саша становились почти невменяемыми, а огребать лишних тренделей Андрюхе не хотелось.
Зато есть хотелось, и даже очень – но идти сейчас на кухню не имело смысла: во-первых там всё равно ничего путёвого не найдёшь, а во- вторых – Андрюха поёжился – уж очень ему не нравился в последнее время взгляд дядьки Саши – странный такой взгляд, после него помыться хотелось. Андрюха вздохнул. После того, как суровые тётки из соцслужбы увезли МалОго в приют, мать стала спиваться совсем уж стремительно – своё пособие и Андрюхину пенсию по потере отца она пропивала за три дня - шумно, в компании совсем уж непотребных местных «синяков», а потом ходила по дворам и клянчила кто что подаст, либо выбирала на почте продукты под следующую пенсию и меняла на спирт совсем уж по дешёвке. И ведь находились те, кто у неё это всё брал, хотя вся деревня знала, под чью пенсию она берёт продукты.
Тётки из соцслужбы, которые увезли Малого, предлагали поехать с ними и Андрюхе – силой не увезёшь, большой слишком – 12 лет уже, а увезёшь – убежит – всё-то они знали, поэтому пытались уговорить по-хорошему. Андрюха угрюмо молчал, мотал нестриженой русой башкой, и на все уговоры лишь отвечал: «Она ведь пропадёт одна, совсем пропадёт». Одна из тёток, маленькая, сутулая, похожая на остроносую галку, устав уговаривать, в сердцах воскликнула: «Она и так пропадёт – а ты с ней останешься – оба пропадёте!» Остальные зашикали на неё и убрались к выходу, унося с собой ревущего Малого – туда, где их ждал на улице нетерпеливо пофыркивающий на морозе «уазик» и стояли, переговариваясь, соседки – тётя Рая и баба Галя. Мать всё это время неподвижно сидела на табуретке, смотря перед собой невидящим мутным взглядом.
Умом Андрюха понимал, что тётка-галка права, но бросить мать просто не мог – он ещё помнил её другой – весёлой, трезвой, смешливой с чисто вымытыми светлыми волосами, в любимом зелёном платье с ромашками. Помнил он и отца – весёлого, высокого, рыжего, вкусно пахнувшего бензином и машинным маслом. С отцом всегда было весело, интересно, и совсем не страшно. Помнил он и тот день, когда тётя Рая вбежала к ним(вся бледная, даже губы белые), прислонилась к стеночке и взглянув на окаменевшую мать прошептала: «Маша…Там …Там Вовка разбился». У матери из рук выпала банка с молоком, ручейки побежали по пёстрым половикам, она опустилась на пол и завыла громко и страшно, а в кроватке за стеной ей отозвался басом годовалый Малой. С тех пор молоко Андрюха не пил молока, даже видеть не мог – тошнило.
Это было три года назад – первое время мать держалась, а потом Андрюха всё чаще стал замечать, что придя с работы и наскоро переделав все домашние дела, мать достаёт из шкафчика бутылку, уходит к себе в комнату и сидит там, глядя пустым взглядом на цветную отцовскую фотографию. А потом она и на работу ходить перестала – а в доме стали появляться совсем уж неприятные гости. Соседки пытались стыдить мать, укоряли её детьми. Но она либо каменно молчала, либо начинала злобно и истерично кричать на соседок – так что на шее надувалась жилка, а всё худое тело напрягалось в попытке ударить. Её оставили в покое – в школе поставили Андрюху на бесплатное питание, за садик Малого как-то высчитывали из пособия, но когда мать стала продавать вещи, а затем, когда всё более-менее путёвое было уже продано - ходить по дворам и клянчить кто что даст – тогда у директора школы лопнуло терпение и он вызвал тех самых тёток из социальной службы. Они приезжали три раза, составляли какие-то бумаги, уговаривали мать лечь в больницу, но та их виртуозно посылала по известному адресу. На четвёртый раз Малого забрали, а мать начала совсем уж терять человеческий облик.
Андрюха захлопнул книгу и ещё раз прислушался к звукам за стеной. Не было ни разговоров, ни криков, ни ритмичного скрипа, перемежаемого вскриками – может, заснули? Мальчик осторожно сдвинул щеколду, приоткрыл дверь – мать лежала лицом к стене на разложенном диване, укрывшись рваным покрывалом. Дядька Саша развалился рядом с ней, он лежал на спине, уронив на пол руку , до плеча разрисованную синими «блатными» татуировками. Рот его был полуоткрыт, он смачно всхрапывал. На столе валялись два пустых фанфурика из-под разведённого спирта, несколько картошек в миске, остатки от полбуханки хлеба и открытая банка кильки в томате. В животе у Андрюхи явственно заурчало – хилый школьный обед был несколько часов назад, но чтобы взять еду, нужно было пройти мимо спящего дядьки Саши, а его мальчик неосознанно боялся. Но есть хотелось всё сильнее, а спал дядька Саша, казалось крепко. Ещё немного подождав, Андрюха, крадучись, стал пробираться к столу. Ещё шажок, ещё…
И тут чужая рука крепко схватила его и совершенно трезвый, злой дядьки Сашин голос произнёс «Ну что, попался, выблядок?»

Глава 2

На мгновение Андрюхе показалось, что внутри него что-то стеклянное хрустнуло и осыпалось колкими ледяными осколками, но он быстро сумел прийти в себя и изо всех сил ударил по вцепившейся чужой руке. Тут же хлёсткий удар обжёг щёку так, что голова безвольно мотнулась в сторону, и сознание стало куда-то уплывать. Он с трудом понял, что его куда-то тащат, почувствовал мерзкий запах перегара и стал извиваться изо всех сил, пытаясь оттолкнуть чужое тело. Не вышло, прилетела вторая пощёчина, и хриплый голос произнёс – «Не дёргайся, выблядок, хуже будет. Изувечу как бог черепаху!» Андрюха на долю секунды перестал дёргаться, из носа текло солёное и горячее, мальчик из последних сил извернулся и сдавленно пискнул «Мама!»
- Ага, сейчас – злорадно прокомментировал голос дядьки Саши – спит твоя мамашка без задних ног. Спирт-то я у Куркуля брал, а он в него всегда димедрола* сыплет немеряно – говорит так берёт круче. Оно и правда – круто взялось..
-От…пусти… - прохрипел Андрюха – не надо…
- Конечно, отпущу – ответил дядька Саша – вот все дела сделаю и отпущу. А ты не дёргайся, гадёныш, только себе хуже сделаешь.
Дальнейшее Андрюха помнил смутно, как будто смотрел со стороны через глухую тёмную воду – как на него навалилось чужое тяжёлое тело, как злые руки срывали с него старенькие треники, как что–то вторглось внутрь – огромное, сводящее с ума от боли…боли…боли…как жёсткие руки сдавили шею, заставив дёргаться и извиваться, чтобы глотнуть хоть чуть-чуть воздуха. В этот самый момент дядька Саша зарычал, дёрнулся и как-то обмяк. Потом Андрюха куда-то провалился и уже вообще ничего не помнил.
Когда он пришёл в себя, за окошком было уже светло. Сначала он не мог понять – было ли то, что произошло вечером кошмарным сном или ужасной явью. То, что всё было взаправду, мальчик понял, когда попытался встать – всё тело пронзила острая вспышка вернувшейся боли. От осознания того, что сделал дядька Саша, Андрюху замутило, вновь закружилась голова, затряслись руки. Что делать? Сказать матери? Вряд ли она вообще поймёт, что с ним произошло… А если все узнают… Нет… Нельзя говорить… никому нельзя говорить… Никому нельзя верить… он теперь не такой, как все – он грязный… Нельзя говорить… Нельзя, чтоб узнали.
Эта мысль была последней, перед тем, как Андрюха снова вырубился. Когда он пришёл в себя во второй раз, в комнате было уже темно. Из-за стены доносился знакомый пьяный бубнёж – значит дядька Саша опять здесь. При этой мысли мальчика затрясло, он вновь попытался встать, но понял, что опять не получится – всё тело было тяжёлым, горячим и ватным, как при температуре. Внезапно мальчику стало жарко,и он откинул одеяло. К своему удивлению лежал он одетый – в трениках и свитере, но не так, как был вчера. Мать переодела? Вряд ли. При мысли о том, кто мог прикасаться к нему, беспамятному, Андрюху вновь замутило.
В это время скрипнула дверь, щёлкнул выключатель, в комнату вошёл дядька Саша. Увидев его, Андрюха бессознательно оттолкнулся пятками от края кровати и вжался в стену.
- Ага – ехидно усмехнулся мучитель – живой, немочь бледная. Я уж думал, ты ласты склеил.**
- Не дождёшься – с непонятно откуда взявшейся силой процедил Андрюха.
- Жопе слова не давали. Слушай сюда, ушлёпок, вякнешь кому – так только по весне и оттаешь. Понял?
- Понял…
- И вообще, ты это, жрать вставай, мать звала.
- Не хочу.
- О, какие мы гордые. Ну, не хочешь, не надо. Была бы честь предложена, а от убытка бог избавил.
И дверь снова скрипнула, оставив Андрюху в темноте и полном одиночестве.
На следующий день он снова не смог встать с кровати, но тут уж просто так не обошлось.

*димедрол – лекарство с сильным побочным снотворным эффектом, из-за чего часто применяется именно как снотворное.
**ласты –руки, склеить ласты – умереть(жарг).

Глава 3

Лирическое отступление. (это для того, чтобы было понятно, где живёт ГГ – кому не нравится – пропустите. И прошу учесть – это описывается деревня вполне благополучная. Автор был летом в фольклорной экспедиции в средней полосе России – слов нет, одни многоточия…)

Ямкинская средняя школа располагалась в самом центре деревни. Когда-то, ещё в (одними благословенные, а другими проклятые) советские времена деревня Ямка была центральным отделением процветающего совхоза-миллионера. Ну и отсюда соответственно полтора десятка многоквартирных домов с почти городскими удобствами(газ, горячая вода и канализация), отсюда здоровенное здание клуба(по-современному - КДЦ)*, а так же типовой детский садик и двухэтажная школа. Когда-то население Ямки было в несколько раз больше и в детском саду было открыто восемь групп, а в школе были даже параллельные классы – дело для деревни столь же редкое, как гламурная блондинка на Северном полюсе.
Затем в «лихие девяностые» всё в одночасье рухнуло, люди стали уезжать куда подальше, спасаясь от безденежья и пьянства. Правда потом, постепенно жизнь стала вроде как налаживаться, бывший совхоз стал частной агрофирмой. Назначенный новыми хозяевами директор – жёсткий мужик из породы «Вологодский конвой шутить не любит» стал стабильно выплачивать зарплату, заставил тех, кто не успел ещё спиться на нет, поверить в хоть какое-то будущее и добился-таки своего – на втором году его директорствования агрофирма стала приносить неплохую прибыль. Именно там и работала Андрюхина мать – зоотехником. Пока совсем не спилась.
Что же касается школы, то учащихся во всей одиннадцатилетке было не больше сотни, так как в некоторых классах народу было человек по 5-8, а если больше десяти – то класс уже считался большим. Поэтому учителя знали всё и про всех. Все они были уже пожилые, приехали на село ещё в советские времена и запустить до полного безобразия учебный процесс не давали. Правда, комитет по образованию который год уже грозился школу закрыть, а детей возить на автобусе в райцентр. Но тут уж стеной стоял директор агрофирмы, понимая, что с закрытием школы он лишится наиболее молодых и вменяемых специалистов, а новые тогда точно не приедут.
Конец лирического отступления.

Когда Андрюха второй день не появился в школе, забеспокоилась классная руководительница. Ситуацию Андрюхину она прекрасно знала и боялась, что мальчишка заболел или попался под горячую руку кому-нибудь из материных собутыльников. Да и за посещаемостью уроков директор следил строго. Поэтому после уроков Лидия Васильевна собралась и отправилась проверить, всё ли в порядке.
Дом Андрюхиной матери стоял на отшибе, почти у самого леса. До ближайших соседок – тёти Раи и бабы Гали было метров 100, а ещё один крайний дом стоял нежилым. Уже подходя к дому, Лидия Васильевна выслушала подошедшую бабу Галю – та ей высказала, что мальца второй день не видать, а Машка как керосинила, так и керосинит – спирт и кое-какие продукты таскает ей «тюремщик»** Сашка Шамшурин. Выслушав всё это, Лидия Васильевна совсем помрачнела и решительно направилась к калитке Андрюхиного дома.
Андрюхе на второй день стало немного полегче, он даже смог добрести до кухни и набрать воды в пустую пластиковую бутылку. Мать даже попыталась чем-то его накормить, он прожевал пару ложек безо всякого вкуса, но есть совсем не хотелось, зато сильно хотелось пить. Мать дотронулась до лба мальчика и равнодушно сказала: «Иди, полежи, простыл ты видно где-то». Андрюха бросил затравленный взгляд на сидевшего в кухне на табуретке дядьку Сашу, и покорно отправился в свою комнату, прихватив с собой бутылку с водой. Свалившись почти без сил на диван, он задремал, за перегородкой вновь заговорили, потом раздались шаги и хлопнула входная дверь. «Дядька Саша к Куркулю пошёл. За спиртом.» - понял мальчик. – «А если они опять напьются и он снова… нет…». Внутри заворочалась уже знакомая, казалось бы подзатихшая боль. В это время раздался стук в дверь скрип, и знакомый голос классной руководительницы строго сказал: «Здравствуй, Гайдукова. Где Андрей?»
-Так это…Приболел он. У себя в комнате вон лежит. Температура у него.
- Температура, говоришь. И давно у него температура?
- Так не знаю… Второй день, наверное держится…
- А почему вчера фельдшера не вызвала? Ты хоть как-то его лечить пыталась, Мария? Или ты только в бутылку смотришь да Сашке Шамшурину в штаны, а парень тебе по боку? Он же из-за тебя в приют ехать отказался, бестолочь ты бестолковая!
- А хоть бы и поехал – что с него толку. Ни так, ни так жизни нет. Вот был бы Вовка живой…
- Володя уже три года, как разбился, а ты всё по наклонной катишься. Младшего по дурости лишилась, а старшего сама в гроб загоняешь!
- Да хватит меня уже жизни учить, сама разберусь – вы своё дело сделали, Лидия Васильевна, семью посетили, воспитательную беседу провели – можете себе галочку поставить, и будьте так добры, уходите, уходите по добру, а не то…
- Ладно. Где ребёнок, покажи. Поговорю с ним и уйду.
- Я же сказала – у себя в комнате лежит – всё с ним в порядке, температурит только.
И мать демонстративно отвернулась к плите, загремев посудой.
Андрюха за стенкой слышал всё и поэтому, когда классная вошла к нему не удивился.
- Здравствуй, Андрей, как ты?
- Здравствуйте, Лидия Васильевна, я простыл… немного – ответил Андрюха сиплым голосом, горло ещё саднило после того как его сдавил дядька Саша и поэтому простудное сипение вышло очень натуральным.
Учительница подошла ближе, потрогала лоб и охнула – Ничего себе немного, да ты горишь весь!
Она покопалась в коричневой необъятной сумке, достала упаковку таблеток – Вот, прими пока, как знала, что пригодятся. Жаль, что сегодня фельдшера нет – за лекарствами уехала, но я её предупрежу – завтра с утра она к вам зайдёт, посмотрит тебя, если что «скорую» вызовет. Ладно? Потерпишь до завтра?
- А зачем нам «скорая»? Подумаешь, простудился пацан – раздался из-за плеча учительницы голос уже вернувшегося дядьки Саши – полежит ещё денёк и оклемается.
Учительница резко обернулась на голос:
– Молодой человек, у вас, кажется УДО?*** Так вот, пить вам и Марию спаивать - я помешать не могу – но вот если с мальчиком что случится – не отмоетесь. Завтра придёт фельдшер и решит вопрос о направлении мальчика в больницу. А то в этом гадюшнике и здоровый заболеет.
И, мрачно кивнув напоследок, учительница вышла.
Мать злобно швырнула кастрюлю об пол:
-Чёрт её принёс, Жучку Амазонскую!
- Почему Жучка-то? – удивился дядька Саша.
- Потому что суетится всё время как Жучка – если привязалась – так не отцепится. И Ингу – медичку завтра пришлёт непременно – ещё и та стыдить будет. Надоело всё.
- Ладно, Машка, сообрази-ка пожрать, а то закусить нечем.
Этот диалог Андрюха уже не слушал – он следил в окошко за уходящей по улице учительницей. Неожиданно из-за поворота вырулила чёрная здоровенная иномарка, притормозила рядом с Лидией Васильевной – видно водитель что-то спросил у неё. Та кивнула, повернулась и рукой показала на дом Гайдуковых.

*КДЦ – культурно-досуговый центр.
** «тюремщик» - т.е. бывший заключённый.
***УДО – условно-досрочное освобождение.

Глава 4

Андрюха с удивлением смотрел на подъезжавшую к дому машину – в том, что искали именно их дом, у него сомнений не было. Но кто это? Ни про какую свою родню, кроме недавно умершей бабушки с отцовской стороны, Андрюха не знал – во всяком случае, мать ему ничего не рассказывала. И чтобы кто-то к ним в гости приезжал на такой машине даже пока был жив отец – он не помнил. Между тем иномарка, казавшаяся совсем нереальной, лишней на заснеженной деревенской улице притормозила у самой калитки. Вышедший из неё человек тоже выглядел как-то нереально – во всяком случае, в окружающую действительность он точно не вписывался – высокий, молодой, хорошо и дорого одетый. Андрюха подумал бы «стильный», если бы знал это слово. Но пока он просто удивлённо рассматривал из-за занавески непонятного пришельца.
На раздавшийся в дверь очередной стук дядька Саша тихо выматерился:
- Ну вот то никого – никого, а тут - гости за гостями – культурно отдохнуть не дадут. Тут он опрокинул стопку и с удивлением уставился на вошедшего:
- Ох, ни хуя себе! А ты-то что за хрен с горы?
Незнакомец смерил дядьку Сашу презрительным взглядом, но отвечать не посчитал нужным и, обращаясь к матери, произнёс:
- Что ж, здравствуй, Мария. Не думал, что так увидимся.
Мать некоторое время просто смотрела на незнакомца, а затем присела на табуретку, достала сигарету из валявшейся на столе пачки «Примы», закурила, врастяжку произнесла:
-Ну, здравствуй, что ли, Вадик. Каким ветром?
- Хотел к Володе в гости заехать, узнать что он и как, а у тебя, я гляжу, вечный праздник. Где Володя, Мария?
- Двести метров под горку направо. Кладбище там. Съезди, повидайся.
Незнакомец как-то резко побледнел, проступили мелкие морщинки у висков, и сразу стало понятно, что он не такой молодой, как казался Андрюхе с первого взгляда – пожалуй, материн ровесник. Взгляд его из презрительного превратился в беспомощный и он, сглотнув, спросил:
- Как это произошло?
- Тормоза отказали – мрачно ответила мать – дело было после дождя, дорога скользкая, в поворот не вписался, загремел в карьер. Всё.
- Когда?
-Три года назад.
- Почему…почему меня не известила? Адрес мой знаешь ведь.
- Да пошёл ты. Я тебе ничего не должна. Я и так всё потеряла. А ты, я смотрю, в полном шоколаде.
- Не твоими молитвами, Мария.
Тут Андрюха, внимательно прислушивавшийся к этому странному разговору не выдержал и чихнул. Незнакомец, которого мать назвала Вадиком, тут же насторожился:
- А это ещё кто? У тебя тут ещё гости, что ли?
- Сын там мой старший. Приболел, вот и лежит дома.
- Ему сейчас …двенадцать лет, верно?
- Верно-верно. Ну, всё узнал, что хотел? Ну и лети себе как фанера над Парижем.
- Погоди, Мария. Разговор у меня к тебе есть. Серьёзный. Наедине.
-Это как это наедине? – отмер дядька Саша – А вдруг ты к ней приставать начнёшь?
Вадим презрительно скривился:
- Я? К ней? Исключено.
Мать не менее язвительно произнесла:
- Это уж точно. Ладно, Сашка, иди, погуляй. Минут десять, а то мороз на дворе.
Дядька Саша возражать не стал, налил себе ещё стопку, занюхал корочкой и, не говоря ни слова, вышел.
-Значит вот так и живёшь… - протянул Вадим – кстати, ты говорила, что старший твой дома. А младший где?
- В приюте.
-Почему?
- Потому что приехали и забрали. Я, видите ли, пью, не работаю – мать плохая, детей растить не достойна.
- А это не так?
- Ещё ты мне морали читать будешь? Говори, о чём хотел и вали уже. Надоел ты мне хуже горькой редьки.
- Даже не знаю, как и сказать.-Тяжёлый вздох - Да ладно. Отпусти со мной сына, Мария, он ведь тебе не в радость – а у меня детей нет, и вряд ли будут, дай я хоть Володиному сыну помогу. С тобой его точно ничего хорошего не ждёт, я же вижу.
- А ты у нас значит такой добрый и понимающий, что чужого сына готов растить?
- Володиного, а не чужого.
- А вот хрен тебе. Он в приют не поехал и с тобой не поедет никуда. – голос матери стал приторно-ласковым – иди сюда, сынок, познакомься, это твоего папки друг к нам в гости приехал, с собой тебя забрать хочет. В город. Поедешь?
Вышедший из своей комнаты Андрюха оторопело помотал головой:
- Нет, не поеду.
Вадим смерил его взглядом с ног до головы. Андрюха внутренне поёжился, как бы представив себя со стороны чужими глазами – мелкий, бледный, тощий как глист со взлохмаченными русыми в рыжину волосами и серыми отцовскими глазами. «Сейчас скажет да ну, на фиг» - неожиданно подумалось Андрюхе. Но Вадим сказал совсем другое.
-Надо же, как на Володьку похож. Но ты всё-таки подумай, Мария. Я понимаю, ты не работаешь, могу помочь материально.
Мать открыла рот, хотела было громко возмутиться, но тут Вадим достал из внутреннего кармана пачку денег – новеньких розовых пятитысячных бумажек. Такие Андрюха видел нечасто, а уж в руках не держал никогда. Пачка была довольно плотной, и сколько там было денег всего, Андрюха даже прикинуть не мог. Мальчик перевёл взгляд на мать – она смотрела на деньги не отрываясь, и, казалось, в глазах у неё, словно в окошечке магазинной кассы, щёлкали циферки. Смотреть на это было неприятно и противно, и он опять
перевёл взгляд на Вадима. Тот тоже смотрел на мать с плохо скрытой брезгливой жалостью, затем сказал:
- Здесь двести тысяч. Теперь ты его со мной отпустишь?
Андрюха ждал от матери чего угодно – что она закричит, заругается, заплачет, даже выхватит деньги и швырнёт Вадиму в лицо, но только не следующих спокойных слов:
- Ещё столько же и пускай едет. Надеюсь, ты после этого у церкви с протянутой рукой стоять не будешь?
-Не дождёшься. Значит так. Столько наличных у меня с собой нет, сейчас я съезжу в город, сниму с карты, утром приеду, мы с тобой сходим в школу. Ты заберёшь документы, скажешь, что я твой двоюродный брат и хочу усыновить племянника. Забираем документы, ты получаешь деньги, я мальчика и всё. Надеюсь, больше я тебя не увижу. Никогда.
- А я – просипел Андрюха – а меня вы спросили?
- А ты ещё хочешь с ней остаться?
Андрюха замолчал. До него медленно стало доходить, что его только что продали. Мать продала.
- Нет –хрипло произнёс он – не хочу. Я поеду с вами.

Глава 5

Лирическое отступление 2 История дядьки Саши.

Сашку Шамшурина жизнь потрепала хорошо. Родителей своих он не знал никогда – пищащий белый комок нашёл под скамейкой на полустанке Шамшуры патрульный милиционер. Смачно выматерив кукушку-мать, он вызвал «скорую» и ребёнок оказался в больнице, затем в Доме Малютки, а затем в детском доме. Фамилию ему дали по названию полустанка, а имя и отчество взяли от нашедшего его патрульного – Александр Игоревич.
Детство у него было не самое худшее для детдомовского ребёнка – учреждения, где он рос, были средними по уровню – не плохими, без тех ужасов, которые так обожает телевидение, но и без тех педагогических успехов, которые превозносит порой оно же. Так что все жуткие ужасы типа побоев, насилия и мытья унитаза зубной щёткой обошли его стороной. Странно было другое – обычно таких найдёнышей усыновляют очень быстро – с ними меньше всякой бумажной возни – а Сашку никто не пытался усыновить. Никогда. Хотя рос мальчик здоровым, в развитии не отставал, да и внешне был довольно симпатичным . Было в Сашке что-то, что отвращало от него людей сразу и накрепко – и ведь что – не поймёшь. Сверстники в детдоме с ним не контачили, взрослые лишний раз не цепляли, а старая нянечка Таисия откровенно побаивалась, говоря всем, кто хотел её выслушать: «Глаза у него такие…нехорошие…» Но кто ж будет слушать старую няньку, которую и держат-то на работе только потому, что молодых не заманишь никакими пряниками. А потом, через несколько лет, аккурат после выпускного Сашкиного класса няньку нашли задушенной возле взломанного директорского кабинета, из сейфа которого пропала пожертвованная накануне одним богатым спонсором крупная сумма наличных денег. Милиция приехала сразу и разобралась в происходящем довольно быстро, но когда было названо имя убийцы, весь детдом был в шоке. Сашка Шамшурин, за которым все годы не числилось ни одного нарушения дисциплины, взломал дверь кабинета и директорский сейф, что называется, с полпинка. А пришедшую проверить всё ли в порядке нянечку просто придушил, чтоб не подняла шум.
Так Сашка оказался в первый раз за колючей проволокой. Отсидел всё вчистую, освободился, и уже через полтора года загремел снова – на этот раз за разбой – стукнул по голове почтальоншу, разносившую пенсии на дом старикам. Женщина, слава Богу, отделалась сотрясением мозга и стойким нежеланием возвращаться на работу. Поэтому срок на этот раз был поменьше, но всё равно довольно весомый. В третий раз Сашка загремел уже совсем по дурости – за драку, но и тут обошлось без серьёзных повреждений, поэтому гуманный российский суд много не отмерил, да ещё и выпустил через три года по УДО. Так и оказался Сашка в деревне Ямка, получил комнату в бараке и устроился на работу сторожем – сутки через двое. Платили мало, но и работа не напрягала, а если нужно было подзаработать ещё, то Сашка выполнял разные нехорошие поручения у местного предпринимателя Хрулёва по прозвищу Куркуль. Концы прятать он уже научился, так что выпивка и закуска у него водились всегда. Вот тогда он и связался с Марией Гайдуковой, стал у неё дневать и ночевать в своё удовольствие. Только вот сын Марии, Андрюха, его сильно напрягал – всё смотрел волчонком – вот и пришлось поучить, как на зоне учат. Заодно и кайф словил куда больше, чем с вечно полупьяной Марией. Кто же знал, что сначала припрётся эта училка, да ещё и фельдшера вызвать пригрозит. А фельдшерица не дура – станет мальчишку осматривать и сразу сложит два и два. И поедет Сашка опять на зону, да с такой позорной статьёй – лучше уж сразу удавиться. А потом объявился этот городской мужик на крутой тачке, стал предлагать Марии деньги за её уёбка – та, не будь дурой, конечно взяла. Сашку сумма двести тысяч просто ошеломила – это на фоне его зарплаты в пять шестьсот грязными.(Ага, всё он слышал – не дурак ведь погулять идти, яйца морозить). Мужик вылетел в сени с такой скоростью, что Сашка едва успел вжаться в стенку – думал, что тот его заметит – однако обошлось. А Мария, спрятав деньги в комод строго сказала сыну: «Дяде Саше не говори». Что ответил уёбыш, Сашка уже не слушал – в голове его созрел план, как в очередной раз схоронить концы.
Конец лирического отступления.

После ухода Вадима мать аккуратно завернула пачку пятитысячных в клетчатый шерстяной платок и спрятала в нижнем ящике комода, а Андрюхе сказала «Дяде Саше не говори». Андрюха молча кивнул, он ещё пребывал в шоке оттого, что мать отказалась от него – так просто легко и без лишних эмоций. Когда через несколько секунд к нему вернулся дар речи, он спросил: «Мам, а тебе…тебе меня не жалко… отпускать?» Мать пристально посмотрела на Андрюху, рот её растянулся в злой усмешке:
-А чего тебя жалеть? Вадик богатый… он тебя не обидит.
- А кто он?
- Я же тебе сказала – отцов дружок, учились они вместе.
- А почему он тогда раньше никогда не приезжал?
- Поссорились они. Давно.
-А…
- Вот привязался, докука! Вот заберёт он тебя к себе – у него и спрашивай! Он тебе много чего расскажет…А может и покажет… Если попросишь!
-Но…
-Заткнись, я сказала! Хочешь есть – садись – вон картошка стоит. Да не жри всю – сейчас Сашка явится, ему тоже закусить надо.
Андрюха медленно очистил несколько картофелин, зажевал с ломтём хлеба, запил всё некрепким холодным чаем и ушёл к себе, пока не явился дядька Саша. На кухне вновь начался привычный бубнёж, зазвякали стопки – всё пошло как обычно. Потом звуки переместились в материну комнату, заскрипела кровать, мать и дядька Саша заохали на два голоса. Оханье продолжалось не то, чтобы очень долго, потом всё стихло, и мальчик задремал.
Проснулся он внезапно, как от толчка, и первое время даже не сообразил, почему проснулся. Вокруг было темно и тихо. Вдруг Андрюха услышал на кухне тихие крадущиеся шаги и оцепенел от ужаса, как кролик перед удавом: «Дядька Саша ко мне? Опять?» Мальчик зажмурился и в ужасе замер, натянув одеяло на голову. Ему было так страшно, что он почти не дышал. Но дверь в комнату не скрипнула. Вместо этого раздался такой звук, будто её чем-то подпирают. Потом зашуршал ящик комода – Андрюха голову был готов дать на отсечение – тот самый, в который мать спрятала деньги. Затем на кухне произошло ещё какое-то шевеление, тихо хлопнула входная дверь, и всё стихло окончательно.
«Он что, сволочь, деньги у матери спёр?» - подумал Андрюха и встав с кровати, подбежал к двери и попытался открыть её. Дверь не поддалась. «Запер меня, чтоб шуму не поднял» - понял мальчик и изо всех силы стал налегать плечом. Дверь по-прежнему стояла насмерть. Тогда Андрюха стал колотить в стенку, крича:
- Мам! Эй, мам, вставай! Вставай!
Но никакого отклика мальчик не добился. Вдруг он увидел, как через дверные щели начали отсвечивать оранжевые сполохи, почувствовал запах дыма и понял, что дядька Саша не просто решил ограбить мать. Он решил их убить.
От ужаса Андрюха совсем потерял голову. Он заметался по комнатушке, как крыса по клетке, отчаянно заколотил в стену, сбивая до крови костяшки:
- Ма-ам!!! Вставай!!! Пожар!!! Выпусти меня!!! Вы-ыпусти!!!!
Но мать по-прежнему не отзывалась. Неужто спит так крепко? И тут он вспомнил, что говорил дядька Саша про спирт от Куркуля и димедрол, вспомнил, что мать ничегошеньки не слышала, когда дядька Саша ночью приходил к нему – может и сейчас её так свалило, что ничего не чует? Между тем из-за двери уже стало явственно тянуть жаром и дымом, у Андрюхи закружилась голова, он понял что ещё чуть-чуть – и он потеряет сознание, упадёт на пол и тогда точно капец. И тут же ему жутко, до дури захотелось жить. Окно – маленькое, правда, но может он протиснется? Андрюха торопливо стал воевать с намертво заклинившей рамой – рама не поддавалась, и тогда он последним отчаянным усилием ударил по ней ногой. Оконный переплёт треснул и разлетелся вдребезги, звякнули стёкла, и в комнату ворвался морозный ночной воздух. Тут же за стеной уже загудело пламя, перегородка задымилась, и мальчик быстро выбрав из выбитого переплёта самые крупные торчащие осколки, стал торопливо протискиваться наружу, разрывая одежду в клочья и обдирая бока. Ему удалось отчаянным рывком вытолкнуть своё тело из сломанной рамы и выставить руки, чтобы смягчить падение. Казалось, тело уже действовало само, без участия рассудка. Упав в мягкий снег, мальчик торопливо стал отползать подальше от гудящего оранжевого ужаса, оставляя за собой кровавые следы от распоротых ладоней. Он уже не видел, как на пожар стали сбегаться люди, как подъехала гаражная бочка с водой, как из подлетевшего директорского «уазика» выскочила фельдшерица Инга с чёрным чемоданчиком в руке. Он уткнулся в колени к подбежавшей бабе Гале, та грузно опустилась на снег, обхватила мальчишку, а он припадочно колотился у неё в руках и выл на одной ноте «Ма-а-ма! Там мама! Мама там!» Потом в руку вонзилось что-то острое, и Андрюха провалился в кокон из тёплой серой ваты.